|
– Наш мир абсурден, – говорю я своей жене, – и враги человека – домашние его!
Моя жена сердится, хотя я произношу это в шутку.
В ответ я слышу:
- Твои враги – это дешевый портвейн и крашеные блондинки!
- Значит, – говорю, – я истинный христианин. Ибо Христос учил нас любить врагов своих...
Эти разговоры продолжаются двадцать лет. Без малого двадцать лет...
В Америку я приехал с мечтой о разводе. Единственной причиной развода была крайняя степень невозмутимости моей жены. Ее спокойствие не имело границ.
Поразительно, как это могут уживаться в человеке – спокойствие и антипатия...
Познакомились мы в шестьдесят третьем году. Это случилось так.
У меня была комната с отдельным входом. Окна выходили на помойку. Чуть ли не каждый вечер у меня собирались друзья.
Однажды я проснулся среди ночи. Увидел грязную посуду на столе и опрокинутое кресло. С тоской подумал о вчерашнем. Помню, трижды бегали за водкой. Кто-то высказался следующим образом:
«Пошли в Елисеевский! Туда – метров триста и обратно – примерно столько же...»
Я стал думать о завтраке в неубранной комнате.
Вдруг чувствую – я не один. На диване между холодильником и радиолой кто-то спит. Слышатся шорохи и вздохи. Я спросил:
- Вы кто?
- Допустим, Лена, – ответил неожиданно спокойный женский голос.
Я задумался. Имя Лена встречается не так уж часто. Среди наших знакомых преобладали Тамары и Ларисы. Я спросил:
- Каков ваш статус, Лена? Проще говоря, каков ваш социум эр актум?
Наступила пауза. Затем спокойный женский голос произнес:
- Меня забыл Гуревич...
Гуревич был моим знакомым по книжному рынку. Года два спустя его посадили.
- Как это забыл?
- Гуревич напился и вызвал такси...
Я стал что-то припоминать.
- На вас было коричневое платье?
- В общем, да. Зеленое. Его порвал Гуревич. А спала я в чьей-то гимнастерке.
- Это моя армейская гимнастерка. Так сказать – реликвия. Будете уходить – снимите.
- Здесь какой-то орден...
- Это, – говорю, – спортивный значок.
- Такой колючий... Спать не дал мне...
- Его, – говорю, – можно понять...
Наконец-то я вспомнил эту женщину. Худая, бледная, с монгольскими глазами.
К этому времени рассвело.
- Отвернитесь, – попросила Лена.
Я накрыл физиономию газетой. Тотчас же изменилась акустика. Барышня проследовала к двери. Судя по звуку – надев мои вельветовые шлепанцы.
Я выбрался из-под одеяла. День начинался странным и таинственным образом.
Затем неловкая толчея в передней. Полотенце вокруг моих не очень тонких бедер. Военная гимнастерка, не достигающая ее колен...
Мы не без труда разминулись. Я направился в душ. После душа в моей жизни наступает относительная ясность.
Выхожу через три минуты – кофе на столе, печенье, джем. Почему-то заливная рыба...
К этому времени Лена оделась. Античная прореха у ворота – след необузданной чувственности Фимы Гуревича – была ей к лицу.
- Действительно, – говорю, – зеленое...
Мы завтракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже приятно. С какой-то поправкой на общее безумие...
Лена собрала вещи, надела туфли и говорит:
- Я пошла. Спасибо за приятное утро.
Вдруг слышу:
- Буду около шести.
- Хорошо, – говорю...
Мне вспоминается такая история. Шли мы с приятелем из бани. Останавливает нас милиционер. Мы насторожились, спрашиваем:
- В чем дело?
А он говорит:
- Вы не помните, когда были изданы «Четки» Ахматовой?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Издательство «Гиперборей», Санкт-Петербург.
- Спасибо. Можете идти.
|
[1]