|
Или:
- Где тут у вас стиральный порошок?..
Мои дела ее не интересовали. Я тоже не задавал ей вопросов. Безумие приобретало каждодневные, обыденные, рутинные формы.
Мой режим несколько изменился. Поклонницы звонили мне все реже. Да и чего звонить, если откликается спокойный женский голос?
Мы оставались совершенно незнакомыми людьми.
Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно внимающего шуму древесной листвы...
Прошла неделя. Субботним утром я не выдержал. Я сказал... Нет, крикнул:
- Лена! Выслушайте меня! Разрешите мне быть совершенно откровенным. Мы ведем супружескую жизнь... Но – без главного элемента супружеской жизни... У нас хозяйство... Вы стираете... Объясните мне, что все это значит? Я близок к помешательству...
Лена подняла на меня спокойный, дружелюбный взгляд:
- Я вам мешаю? Вы хотите, чтоб я ушла?
- Не знаю, чего я хочу! Я хочу понять... Любовь – это я понимаю. Разврат – понимаю. Все понимаю... Все, кроме этого нормализованного сумасшествия... Будь вы агентом госбезопасности, тогда все нормально... Я бы даже обрадовался... В этом чувствовалась бы логика... А так...
Лена помолчала и говорит:
- Если надо уйти – скажите.
И затем, слегка потупив узкие монгольские глаза:
- Если вам нужно ЭТО – пожалуйста.
- Что значит – ЭТО?
Ресницы были опущены еще ниже. Голос звучал еще спокойнее. Я услышал:
- В смысле – интимная близость.
- Да нет уж, – говорю. – зачем?..
Разве я осмелюсь, думаю, так грубо нарушить это спокойствие?!
Прошло еще недели две. И спасла меня – водка. Я кутил в одной прогрессивной редакции. Домой приехал около часа ночи. Ну и, как бы это получше выразиться, – забылся... Посягнул... Пошел неверной дорогой будущего арестанта Гуревича...
Брошенный мною камень лег на дно океана...
Это была не любовь. И тем более – не минутная слабость. Это была попытка защититься от хаоса.
Мы даже не перешли на «ты».
А через год родилась дочка Катя. Так и познакомились...
В качестве мужа я был приобретением сомнительным. Годами не имел постоянной работы. Обладал потускневшей наружностью деквалифицированного матадора.
Рассказов моих не печатали. Я становился все более злым и все менее осторожным. Летом семидесятого года мои первые рукописи отправились на Запад.
У меня появились знакомые иностранцы. Сидели до глубокой ночи. Охотно пили водку, закусывая ливерной колбасой.
Коммунальный сосед Тихомиров угрожающе бормотал:
- Ну и знакомые у вас! Типа Синявского и Даниэля...
Осенью того же года меня снова упоминали западные радиостанции.
Лену мои рассказы не интересовали. Ее вообще не интересовала деятельность как таковая. Ее ограниченность казалась мне частью безграничного спокойствия.
В жизни моей, таким образом, царили две противоборствующие стихии. Слева бушевал океан зарождающегося нонконформизма. Справа расстилалась невозмутимая гладь мещанского благополучия.
Так я и брел, спотыкаясь, узкой полоской земли между этими двумя океанами.
Лена тем временем ушла из своей парикмахерской. Устроилась на работу в издательство «Советский писатель» – корректором. Для меня это было сюрпризом. Я и не знал, что она такая грамотная. Как не знал и многого другого. И не знаю до сих пор...
Через год произошел у нее конфликт с властями. Это было так.
Издательство выпустило дефицитную книгу Ахматовой. На долю сотрудников пришлось ограниченное количество экземпляров. Кого-то обошли совсем. И в том числе – мою жену.
Она пошла к директору издательства. Выразила ему свои претензии. Кондрашов в ответ сказал, понизив голос:
- Вы не улавливаете сложного политического контекста. Большая часть тиража отправлена за границу. Мы обязаны заткнуть рот буржуазной пропаганде.
- Заткните мне, – попросила Лена...
Так между нами образовалось частичное диссидентское взаимопонимание...
Шли годы. Росла наша дочка. Она говорила, подразумевая мой японский транзистор:
- Я твое «бибиси» на окно переставила...
Мы жили бедно, часто ссорились. Я выходил из себя – жена молчала.
Молчание – огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие...
Я все жаловался на отсутствие перспектив. Лена говорила:
- Напиши две тысячи рассказов. Хоть один да напечатают...
Я думал – что она говорит?! Что мне проку в одном рассказе?!
И даже обижался.
Зря...
|
