|
— Едем на Васильевский остров. Там ждет нас Букина с машиной.
— Кто это — Букина?
— Экспедитор с Ленфильма. У нее казенный микроавтобус. Сказала, будет после работы. Интеллигент нейшая женщина. Вместе сценарий писали. На квартире у приятеля... Короче, едем на Васильевский. Снимаем первые кадры. Царь движется от Стрелки к Невскому проспекту. Он в недоумении. То и дело замедляет шаги, оглядывается по сторонам. Ты понял?.. Бойся автомо билей. Рассматривай вывески. В страхе обходи телефонные будки. Если тебя случайно заденут — выхва тывай шпагу. Подходи ко всему этому делу творчески...
Шпага лежала у меня на коленях. Клинок был отпилен. Обнажать его я мог сантиметра на три. Шлиппенбах возбужденно жестикулировал. Зато водитель оставался совершенно невозмутимым. И только в конце он дружелюбно поинтересовался:
— Мужик, ты из какого зоопарка убежал?
— Потрясающе! — закричал Шлиппенбах. - Го товый кадр!..
Мы вылезли с ящиками из такси. У противополож ного тротуара стоял микроавтобус. Рядом прогуливалась барышня в джинсах. Мой вид ее не заинтересовал.
— Галина, ты прелесть, — сказал Шлиппенбах. - Через десять минут начинаем.
— Горе ты мое, — откликнулась барышня.
Затем они минут двадцать возились с аппаратурой. Я прогуливался вдоль здания бывшей кунсткамеры. Прохожие разглядывали меня с любопытством.
С Невы дул холодный ветер. Солнце то и дело пряталось за облаками.
Наконец Шлиппенбах сказал — готово. Галина налила себе из термоса кофе. Крышка термоса при этом отвратительно скрипела.
— Иди вон туда, — сказал Шлиппенбах, - за угол. Когда я махну рукой, двигайся вдоль стены.
Я перешел через дорогу и стал за углом. К этому времени мои сапоги окончательно промокли. Шлиппенбах все медлил. Я заметил, что Галина протягивает ему стакан. А я, значит, прогуливаюсь в мокрых сапогах.
Наконец, Шлиппенбах махнул рукой. Камеру он держал наподобие алебарды. Затем поднес ее к лицу.
Я потушил сигарету, вышел из-за угла, направился к мосту.
Оказалось, что когда тебя снимают, идти неловко. Я делал усилия, чтобы не спотыкаться. Когда налетал ветер, я придерживал шляпу.
Вдруг Шлиппенбах начал что-то кричать. Я не расслышал из-за ветра, остановился, перешел через дорогу.
— Ты чего? — спросил Шлиппенбах.
— Я не расслышал.
— Чего ты не расслышал?
— Вы что-то кричали.
— Не вы, а ты.
— Что ты мне кричал?
— Я кричал — гениально! Больше ничего. Давай, иди снова.
— Хотите кофе? — наконец-то спросила Галина.
— Не сейчас, — остановил ее Шлиппенбах, -после третьего дубля.
Я снова вышел из-за угла. Снова направился к мосту. И снова Шлиппенбах мне что-то крикнул. Я не обратил внимания.
Так и дошел до самого парапета. Наконец, оглянулся. Шлиппенбах и его подруга сидели в машине. Я поспешил назад.
— Единственное замечание, — сказал Шлиппенбах, - побольше экспрессии. Ты должен всему удивляться. С недоумением разглядывать плакаты и вывески.
— Там нет плакатов.
— Не важно. Я это все потом смонтирую. Главное — удивляйся. Метра три пройдешь — всплесни руками...
В итоге Шлиппенбах гонял меня раз семь. Я страшно утомился. Штаны под камзолом спадали. Курить в перчатках было неудобно.
Но вот мучения кончились. Галина протянула мне термос. Затем мы поехали на Таврическую.
— Там есть пивной ларек, — сказал Шлиппенбах, - даже, кажется, не один. Вокруг толпятся алкаши. Это будет потрясающе. Монарх среди подонков...
Я знал это место. Два пивных ларька, а между ними рюмочная. Неподалеку от театрального института. Действительно, пьяных сколько угодно.
Автобус мы загнали в подворотню. Там же были сделаны все приготовления.
После этого Шлиппенбах горячо зашептал:
— Мизансцена простая. Ты приближаешься к ларьку. С негодованием разглядываешь всю эту пуб лику. Затем произносишь речь.
— Что я должен сказать?
— Говори, что попало. Слова не имеют значения.
Главное — мимика, жесты...
— Меня примут за идиота.
— Вот и хорошо. Произноси, что угодно. Узнай насчет цены.
— Тем более, меня примут за идиота. Кто же цен не знает? Да еще на пиво.
— Тогда спроси их — кто последний? Лишь бы губы шевелились, а уж я потом смонтирую. Текст
будет позже записан на магнитофонную ленту. Короче, действуй.
— Выпейте для храбрости, — сказала Галина.
Она достала бутылку водки. Налила мне в стакан из-под кофе. Храбрости у меня не прибавилось. Однако я вылез из машины. Надо было идти. Пивной ларек, выкрашенный зеленой краской, сто ял на углу Белинского и Моховой. Очередь тянулась вдоль газона до самого здания райпищеторга. Возле прилавка люди теснились один к другому. Далее толпа постепенно редела. В конце она распадалась на десяток хмурых замкнутых фигур. Мужчины были в серых пиджаках и телогрейках. Они держались строго и равнодушно, как у посто ронней могилы. Некоторые захватили бидоны и чайники. Женщин в толпе было немного, пять или шесть. Они вели себя более шумно и нетерпеливо. Одна из них выкрикивала что-то загадочное:
— Пропустите из уважения к старухе-матери!..
|
