Обсуждение в ЦК
Наконец пришла из типографии верстка. Художник нарисовал макет обложки - условный городской пейзаж в серо-коричневых тонах. Мне позвонил Аксель Тамм. Я заметил, он чем-то встревожен.
- В чем дело? - спрашиваю.
- ЦК Эстонии затребовал верстку.
В среду - обсуждение. Я нервничал, ждал, волновался. Обсуждение было закрытым. Меня, естественно, не пригласили. То есть это, конечно, не очень естественно. В общем, не пригласили. Целый день я пил коньяк. Выкурил две пачки «Беломора». Наконец звонит Эльвира Кураева:
- Поздравляю! Все отлично! Будем издавать!
Позже я узнал, как все это было. Сообщение делал инструктор ЦК Ян Труль. Мне кажется, он талантливо построил свою речь. Вот ее приблизительное изложение:
«Довлатов пишет о городских низах. Его персонажи - ущербные люди, богема, Их не печатают, обижают. Они много пьют. Допускают излишества помимо брака. Чувствуется, рассказы автобиографические. Довлатов и его герои - одно. Можно, конечно, эту вещь запретить. Но лучше - издать. Выход книги будет естественным и логичным продолжением судьбы героев. Выход книги будет частью ее сюжета. Позитивным жизнеутверждающим финалом. Поэтому я за то, чтобы книгу издать...»
Я ждал сигнального экземпляра, медленно тянулись дни, полные надежд. Еще раз позволю себе отвлечься.
Прекрасная Эллен
Однажды сижу я в редакции. Заходит красивая блондинка. Модель с рекламного плаката финской бани.
- Здравствуйте. Меня зовут Эллен.
- Очень приятно.
- Давно хотела с вами познакомиться. Вы любите стихи Цветаевой?
- Кажется, люблю.
- а Заболоцкого?
- Тоже...
Мы беседовали около часа. Я так и не понял, зачем она явилась. На следующий день опять приходит:
- Вам не кажется, что разум есть осмысленная форма проявления чувства?
- Кажется...
Беседуем. И так - всю неделю. Я говорю приятелю:
- Миша, что все это значит?
- И ты еще спрашиваешь! Надо брать! Чувиха - в полной боевой готовности. Уж я-то в этих делах разбираюсь...
Мне даже как-то неловко стало. Чего это мы все разговариваем? Так ведь и обидеть женщину недолго... На следующий день я осторожно предложил:
- Может быть, отправимся куда-нибудь? Выпьем, помолчим...
- О, нет, я замужем.
- А если по-товарищески?
- Не стоит. Это лишнее.
На следующий день опять является. Передумала, наверное.
- Ну как? - говорю. - Тут рядом мастерская одного художника-супрематиста... (Супрематист мне ключ оставил.)
- Ни в коем случае! За кого вы меня принимаете?!
Это продолжалось три недели. Наконец я разозлился:
- Скажите откровенно. Ради чего вы сюда ходите? Что вам нужно от меня?
- Понимаете, у вас язык хороший.
- Что?
- Язык. Литературный русский язык. В Таллинне, конечно, много русских. Только разговаривают они грубо, примитивно. А вы говорите ярко, образно... Я переводами занимаюсь, мне необходим литературный язык... В общем, я беру уроки. Разве это плохо? Кое-что я даже записываю. Эллен перелистала блокнот.
- Вот, например: «В чем разница между трупом и покойником? В одном случае - это мертвое тело. В другом - мертвая личность».
- Веселые, - говорю, - мыслишки.
- Зато какая чеканная форма! Можно, я снова приду?..
Прекрасная Эллен! Вы оказали мне большую честь! Ваши переводы - ужасны, но, я думаю, они станут лучше. Мы вместе постараемся...
Загадочный Котельников
Нас познакомили в одной литературной компании. Затем мы несколько раз беседовали в коридоре партийной газеты. Бывший суворовец, кочегар, что-то пишет... фамилия - Котельников. Свои рассказы он так и не принес, хотя мы об этом уславливались. Теперь мне кажется, что я его сразу невзлюбил. Что-то подозрительное в нем обнаружил. А впрочем, это ерунда. Мы были в хороших отношениях. Единственное меня чуточку настораживало: литератор и пролетарий, жил он весьма комфортабельно. Приобретал где-то шикарную одежду. Интересовался мебелью... Нельзя, будучи деклассированным поэтом, заниматься какими-то финскими обоями. А может быть, я просто сноб... Зачем я рассказываю о Котельникове? Это выяснится чуть позже.
Все рушится
Однажды Котельников попросил на время мои рассказы.
- У меня есть дядя, - сказал он, - главный редактор эстонского Кинокомитета. Пусть ознакомится.
- Пусть.
Я дал ему «Зону». И забыл о ней. И вот пронесся слух - у Кительникова обыск. Вообще наступила тревожная пора. Несколько молодых преподавателей ТПИ уволили с работы. Кому-то инкриминировали самиздат, кому-то – чистую пропаганду. В городе шли обыски. Лекторы по распространению грозно хмурили брови. Чем это было вызвано? Мне рассказывали такую версию. Группа эстонцев направила петицию в ООН. «Мы требуем демократизации и самоопределения... Хотим положить конец насильственной русификации... Действуем в рамках советских законов...» Через три дня этот меморандум передавали западные радиостанции. Еще через неделю из Москвы поступила директива - усилить воспитательную работу. А это значит - кого-то уволить. Разумеется, помимо следствия над авторами меморандума. Ну и так далее. У Котельникова был обыск. Не знаю, в чем он провинился. Дальнейших санкций избежал. Не был привлечен даже к качестве свидетеля. Среди прочих бумаг у него изъяли мои рассказы. Я отнесся к этому спокойно. Разберутся - вернут. Не из-за меня же весь этот шум. Там должны быть горы настоящего самиздата. То есть я был встревожен, как и другие, не больше. Ждал верстку. Вдруг звонит Эльвира Кураева:
- Книжка запрещена. Подробностей не знаю. Больше говорить не могу. Все пропало...
Примерно час я находился в шоке. Потом начал сопоставлять какие-то факты. Решил, что между звонком Эльвиры и обыском Котельникова есть прямая связь. Мои рассказы попали в КГБ. Там с ними ознакомились. Восторга, естественно, не испытали. Позвонили в издательство - гоните, мол, этого типа...
Видно, я из тех, на ком решили отыграться. Звоню Котельникову:
- Кто тобой занимается?
- Майор Никитин.
Я пошел в КГБ. Захожу. Маленькая приемная, стул, две табуретки. Постучал в окошко. Выглянула женщина.
- К майору Никитину,
- Ждите.
Минут десять прошло. Заходит тип в очках. Среднего роста, крепкий, на инженера похож.
- Товарищ майор?
- Капитан Зверев.
- А где майор Никитин?
- В командировке. Изложите ваши обстоятельства.
Я изложил.
- Должен навести справки, - говорит капитан.
- Когда мне рукопись вернут?
- Наберитесь терпения. Идет следствие. В ходеего станет ясно, какие бумаги мы приобщим к делу. Позвоните в среду.
- Когда Никитин вернется?
- Довольно скоро.
- А почему мою книжку запретили?
- Вот этого я сказать не могу. Мы к литературе отношения не имеем.
Ладно, думаю, подожду. Зашел в издательство. Эльвира страшно перепугалась. Увела меня на пожарную лестницу. Я говорю:
- Объясните мне, что происходит?
- Не могу. И более того, не знаю. Просто намекнули, что книга запрещена.
- Намекнули или дали соответствующее указание?
- Это одно и то же.
- Я пойду к Акселю Тамму.
- Не советую. Что вы ему скажете? Я же сообщила вам о запрете неофициально.
- Что-нибудь скажу. Мол, ходят слухи...
- Это несерьезно. Ждите, когда он сам вас известит.
Уже в издательстве мне показалось, что люди здороваются смущенно. На работе - то же самое.
День проходит, второй, третий. Звоню капитану.
- Пока, - говорит, - никаких известий.
- Пусть мне рукопись вернут.
- Я передам. Звоните в пятницу...
Эльвира молчит. На работе какая-то странная обстановка. Или мне все это кажется...
Пятница наступила. Решил не звонить, а пойти в КГБ. Чтобы им было труднее отделаться.
Захожу в приемную. Спускается новый, в очках.
- Могу я видеть капитана Зверева?
- Болен.
- А майор Никитин?
- В командировке. Изложите свои обстоятельства мне...
Я начал понимать их стратегию. Каждый раз выходит новый человек. Каждый раз я объясняю, в чем дело. То есть отношения не развиваются. И дальше приемной мне хода не будет... Я как дурак изложил свои обстоятельства.
- Буду узнавать.
- Когда мне рукопись вернут?
- Если рукопись будет приобщена к делу, вас известят.
- А если не будет приобщена?
- Тогда мы передадим ее вашим коллегам.
- В секцию прозы?
- Я же говорю - коллегам, журналистам.
- Они-то при чем?
- Они - ваши товарищи, пишущие люди. Разберутся, как и что...
Товарищи, думаю. Брянский волк мне товарищ...
Я спросил:
- Вы мою рукопись читали?
Просто так спросил, без надежды.
- Читал, - отвечает.
- Ну и как?
- По содержанию, я думаю, нормально... Так себе... Ну, а по форме...
Я смущенно и горделиво улыбнулся.
- По форме, - заключил он, - ниже всякой критики...
Попрощались мы вежливо, я бы сказал - дружелюбно.
В понедельник на работе какая-то странная атмосфера. Здороваются с испугом. Парторг говорит:
- В три часа будьте у редактора.
- Что такое?
- В три часа узнаете.
Подходит ко мне дружок из отдела быта, шепчет:
- Пиши заявление.
- Какое еще заявление?
- По собственному желанию.
- С чего это?
- Иначе тебя уволят за действия, несовместимые с престижем республиканской газеты.
- Не понимаю.
- Скоро поймешь.
Дикая ситуация. Все что-то знают. Один я не знаю... Написал как дурак заявление. Захожу в кабинет редактора. Люди уже собрались. Что-то вроде президиума образовалось. Курят. Сурово поглядывают. Сели.
- Товарищи, - начал редактор...
|
1