Романы » Филиал

Наступил последний день конференции. (Все называли это мероприятие по-разному — конференция, форум, симпозиум...)

Было проведено в общей сложности 24 заседания. Заслушано 16 докладов. Организовано четыре тура свободных дискуссий.

По ходу конференции между участниками ее выявились не только разногласия. В отдельных случаях наблюдалось поразительное единство мнений.

Все единодушно признали, что Запад обречен, ибо утратил традиционные христианские ценности.
    Все охотно согласились, что Россия - государство будущего, ибо прошлое ее ужасающе, а настоящее туманно.
    Наконец все дружно решили, что эмиграция — ее достойный филиал. . . . . . . . . . . . . . . . .

Во многих случаях известные деятели эмиграции пошли на компромисс ради общественного единства. Сионист Гурфинкель признал, что в эпоху культа личности были репрессированы не только евреи. За это Большаков согласился признать, что не одни лишь евреи делали революцию.

Были, разумеется, споры и даже конфликты. Например, Дарья Владимировна Белякова оскорбила литературоведа Эрдмана. За Эрдмана вступились Лит-винский и Шагин. В частности, Шагин заметил:
    - Еще вчера ты с Левой Эрдманом дружила. А сегодня Лева Эрдман — дерьмо. Завтра ты и обо мне скажешь, что я дерьмо.

Дарья Владимировна охотно согласилась:
    - Возможно, и скажу. Но скажу, можешь быть уверен, прямо в глаза.

Шагин подумал и говорит:
    - Этого-то я и опасаюсь.

На одном из заседаний вспомнили про Сахарова и Елену Боннэр. Заговорили о ее судьбе. (Сахаров тогда находился в Горьком.) Решили направить петицию советским властям. Потребовать, чтобы Елену Георгиевну выпустили на Запад. Вдруг Большаков сказал:
    - Почему бы ей не сесть в тюрьму?! Все сидят, а она чем же лучше других?! Оттянула бы годика три-четыре. Вызвала бы повышенный международный резонанс.

Все закричали:
    - Но ведь она больная и старая женщина! Большаков объяснил:
    - Вот и прекрасно. Если она умрет в тюрьме, резонанс будет еще сильнее.

В библиотеке Сент-Джонс обсуждалось коллективное послание Нэнси Рейган. Сути этого послания я так и не уяснил. Почему решили обратиться именно к ней? Почему не к самому мистеру Рейгану? Бурной реакции в обоих случаях не предвиделось.

Эмигранты желали Нэнси Рейган доброго здоровья. Выражали удовлетворение ее общественной деятельностью. А главное, заклинали ее оберегать и лелеять мужа. «На радость, — именно так было сформулировано, — всего прогрессивного человечества».

Составил это нелепое письмо таинственный религиозный деятель Лемкус. Он же раньше других скрепил его витиеватой кучерявой подписью.

Собравшиеся выслушали ничтожный текст без эмоций. Молча проголосовали — за. Один лишь Шагин мрачновато произнес:
    - Вы путаете эту даму с Крупской.

К часу дня я перестал вести записи и спрятал магнитофон. Nставались еще какие-то фантастические выборы. А так — я мог лететь домой ближайшим рейсом.

С Тасей я простился. Так и сказал ей утром:
    - Давай на всякий случай попрощаемся.
    - Как это — на всякий случай? Что может случиться?
    - Возможно, я сегодня улечу.
    - Прямо сейчас?
    - Может быть, вечером.
    - Значит, мы еще увидимся.
    - Вдруг я тебя не застану.
    - Застанешь.

Я подумал — а что, если она собирается лететь в Нью-Йорк? Помоему, это будет уже слишком. В нашем городе и так сумасшедших хватает. Да и утомили меня несколько все эти приключения.

Еще я подумал — вот она, моя юность. Сидит, роняет пепел мимо керамического блюдца с надписью «Вспоминай Техас!». Хотя находимся мы в центре Лос-Анджелеса.

Вот оно, думаю, мое прошлое: женщина, злоупотребляющая косметикой, нахальная и беспомощная. И это прошлое вдруг становится моим настоящим. А может, упаси Господь, и будущим...
    - Я еще тут должен выяснить насчет собаки, — говорю.
    - То есть?
    - В связи с ее транспортировкой... Должны быть какие-то правила.
    - Все очень просто, я узнавала. Тебе придется купить специальный ящик. Что-то вроде клетки. Это недорого, в пределах сотни.
    - Ясно, — говорю.

Самое любопытное, что я действительно всегда мечтал иметь щенка...

В кулуарах меня окликнул человек невысокого роста, лысый, с хитрыми и бойкими глазами. Касаясь моего рукава, он заговорил:
    - Насколько я знаю, вы имеете отношение к прессе.
    - Косвенное, — сделал я попытку уклониться.
    - Этого достаточно. Дело в том, что у меня есть статья. Вернее, небольшое исследование. Или даже эссе. Хотелось бы пристроить его в какую-нибудь газету.
    - Что за эссе, — спрашиваю, — как называется?

Незнакомец охотно пояснил:
    - Эссе называется «Микеланджело живет во Флашинге».
    - Это о чем же?
    - О творчестве замечательного художника и скульптора, который проживает во Флашинге. Он-то и есть Микеланджело. В нарицательном смысле.
    - Что за скульптор? Как фамилия?
    - Туровер. Александр Матвеевич Туровер.
    - А кто написал эссе? Кто автор?
    - Эссе написал я, с вашего разрешения. Тогда я спросил:
    - А вы, простите, кто будете? С кем имею честь?..

Незнакомец тихим голосом представился:
    - Туровер. Александр Туровер. Александр Матвеевич Туровер...

Было ясно, что он всегда представляется именно так. Сначала называет фамилию. Затем еще раз — фамилию плюс имя. Затем, наконец, фамилию, имя, отчество. Как будто одной попытки мало. Как будто разом ему не передать всего масштаба собственной личности.

Тут я окончательно запутался и говорю:
    - Минуточку. Значит, так. Поправьте меня, если я ошибаюсь... Вы — художник Туровер. И вы же — автор статьи о художнике Туровере. Причем хвалебной статьи, не так ли?
    - Более того, апологетической. Я все еще чего-то не понимал:
    - Вы написали эссе о собственном творчестве? Может, я что-то /cb n?

Мой новый знакомый поощрительно улыбнулся:
    - Вы абсолютно правильно излагаете суть дела. Тогда я подумал и говорю:
    - Дайте мне копию. Я передам ее в «Слово и дело».
    - Копия у вас, — поблескивая глазами, сказал Туровер.
    - Что значит — у меня? Где именно?
    - В портфеле, — был ответ.

Я нервно раскрыл свой портфель.

Там вместе с портативным магнитофоном и деловыми бумагами лежал незнакомый конверт.
    Как он сюда попал? Кто мне его подсунул?..
    Я решил не думать об этом. Как часто повторяет Юзовский: в любой ситуации необходима доля абсурда.
    (ПРИМЕЧАНИЕ. Корреспонденция Туровера «Микеланджело живет во Флашинге» опубликована 14 января 1986 года за подписью «А. Беспристрастный».)