|
Зарецкий положил ей руки на талию. Это напоминало приглашение к старомодному бальному танцу.
Маруся отступила. Ученый человек, и так себя ведет. А главное, пора идти за Левой...
Зарецкий был опытным ловеласом. Его тактические приемы заключались в следующем. Первое — засидеться до глубокой ночи. Обнаружить, что автобусы не ходят. Брать такси — дороговато... Далее — «Разрешите мне посидеть в этом кресле?» Или — «Можно я лягу рядом чисто по-товарищески?..» Затем он начинал дрожать и вскрикивать. Оттолкнуть его в подобных случаях у женщин не хватало духа. Неудовлетворенная страсть могла обернуться психическим расстройством. И более того — разрывом сердца.
Зарецкий плакал и скандалил. Угрожал и требовал. Он клялся женщинам в любви. К тому же предлагал им заняться совместной научной работой. Порой ему уступали даже самые несговорчивые.
Так бывало ночью. В свете дня приемы часто оказывались недействительными.
Маруся сказала.
— Я скоро приду.
Через минуту появилась, одетая в строгий бежевый костюмчик.
Зарецкий, хмурясь, уложил магнитофон в портфель. Затем таинственно и мрачно произнес:
— Ты — сфинкс, Мария!
— Почему же свинство?! — рассердилась Муся. — Это что еще за новости! А если я люблю другого?
Зарецкий саркастически расхохотался, взял жетон на метро и ушел.
С этого дня Марусе уже не было покоя. Женихи и ухажеры потянулись вереницей.
Видимо, свободная женщина распространяет какие-то особенные флюиды. Красивая — тем более.
Мужчины заговаривали с ней всюду, где она появлялась. В магазинах, на автобусной стоянке, перед домом, около газетного киоска. Иногда американцы, чаще — соотечественники.
Они звонили ей по телефону. Являлись в дом с какими-то непонятными предложениями. Даже посылали ей открытки в стихах. Например, диссидент Караваев прислал ей такое стихотворение.
«Марусь! Ты любишь Русь?!»
С Караваевым Маруся познакомилась в аптеке.
Он пригласил ее на демонстрацию в защиту Сахарова. Маруся сказала:
— С кем я оставлю ребенка? Караваев рассердился:
— Если каждый будет заботиться только о своих детях, Россия погибнет.
Маруся возразила:
— Наоборот. Если каждый позаботится о своем ребенке, все будет хорошо.
Караваев сказал:
— Вы — типичная эмигрантка, развращенная Западом. Думаете только о себе.
Маруся задумалась. Один говорит — сама Россия, изнасилованная большевиками. Другой — эмиграция, развращенная Западом. Кто же я на самом-то деле?..
Караваев предложил ей сообща вести борьбу за новую Россию. Маруся отказалась.
Издатель Друкер тоже призывал ее к борьбе. Но — за единство эмиграции.
Он говорил:
— Нас мало. Мы разобщены и одиноки. Мы должны объединиться на почве русской культуры.
Друкер пригласил Марусю в свое захламленное жилище. Показал десяток редких книг с автографами Георгия Иванова, Набокова, Ходасевича. Преподнес ей злополучного «Фейхтвагнера». И вновь заговорил насчет единства:
— Нас объединяет многое. Язык, культура, образ мыслей, историческое прошлое...
Марусе было не до этого. Объединение с Друкером не разрешало ее жизненных проблем. Интересовало Марусю, главным образом, не прошлое, а будущее. Она предложила:
— Будем друзьями.
Друкер, криво улыбаясь, согласился.
А вот таксисты действовали более решительно. Перцович говорил ей:
— Летим во Флориду, о'кей? Беру на себя дорогу, гостиницу и развлечения, о'кей? Покупаю модельные туфли, о'кей?
— Но у меня ребенок.
— Это не моя забота, о'кей?
— Я подумаю...
Еселевский вел себя поскромнее. Действовал с меньшим размахом. Предложил ей дешевый мотель на Лонг-Айленде. А вместо туфель — развесной шоколад из деликатесного магазина.
Будучи отвергнут, Еселевский не расстроился. Кажется, даже вздохнул с облегчением...
Лучше всех повел себя Баранов. Оказался самым благородным. Он сказал:
— Я зарабатываю долларов семьсот в неделю. Двести из них систематически пропиваю. Хотите, буду отдавать вам сотню. Просто так. Мне это даже выгодно. Пить буду меньше.
— Это неудобно, — сказала Маруся.
— Чего тут неудобного, — удивился Баранов, — деньги есть... И не подумайте худого. Женщины меня давно уже не интересуют. Лет двадцать пять назад я колебался между женщинами и алкоголем. С этим покончено. В упорной борьбе победил алкоголь.
— Я подумаю, — сказала Маруся.
Евсей Рубинчик тоже предложил содействие. И тоже бескорыстно. Обещал ей временную работу. Он спросил:
— Вы рисуете?
— Смотря что, — ответила Маруся.
Рубинчик пояснил:
— Надо ретушировать цветные фотографии.
— Как ЭТО — ретушировать?
— Подкрасить губы, щеки... В общем, чтобы клиенты были довольны.
Маруся подумала — дело знакомое.
— А сколько мне будут платить?
— Три доллара в час.
Рубинчик обещал позвонить.
Религиозный деятель Лемкус тоже заинтересовался Марусей. Сначала он подарил ей Библию на английском языке. Затем сказал, что Бог предпочитает неустроенных и одиноких. Наконец, пообещал хорошие условия в иной, загробной жизни.
— Когда это будет! — вздыхала Маруся.
— На то Господня воля, — опускал ресницы Лемкус.
Он же любил повторять, что деньги — зло.
— Особенно те, — соглашалась Маруся, — которых нет...
Хозяин магазина «Днепр» Зяма Пивоваров иногда шептал ей:
— Получены свежие булочки. Точная копия — вы...
Торговец недвижимостью Лернер приглашал:
— Поедем как-нибудь в Атлантик-Сити. Выиграешь тысяч двадцать.
Реализовать свою идею Лернеру пока не удавалось. Он ленился даже записать Марусин телефон.
Так пролетело месяца четыре. Дни тянулись одинаковые, как мешки из супермаркета...
|
