|
Я стал ждать. Из отдела радиотоваров перебрался в детскую секцию. Узнал в продавце своего бывшего одноклассника Леву Гиршовича. Лева стал разглядывать мой глаз.
— Чем это тебя? — спрашивает.
Всех, подумал я, интересует — чем? Хоть бы один поинтересовался — за что?
— Ботинком, — говорю.
— Ты что, валялся на панели?
— Почему бы и нет?..
Лева рассказал мне дикую историю. На фабрике детских игрушек обнаружили крупное государственное хищение. Стали пропадать заводные медведи, танки, шагающие экскаваторы. Причем в огромных количествах. Милиция год занималась этим делом, но безуспешно.
Совсем недавно преступление было раскрыто. Двое чернорабочих этой фабрики прорыли небольшой тоннель. Он вел с территории предприятия на улицу Котовского. Работяги брали игрушки, заводили, ставили на землю. А дальше -медведи, танки, экскаваторы — шли сами. Нескончаемым потоком уходили с фабрики...
Тут я увидел через стекло моего брата. Пошел к нему.
Боря явно изменился. В его манерах появилось что-то аристократическое. Какая-то пресыщенность и ленивое барство.
Вялым, капризным голосом он произнес:
— Куда же ты девался?
Я подумал — вот как меняют нас деньги. Даже если они, в принципе, чужие.
Мы вышли на улицу. Брат хлопнул себя по карману:
— Идем обедать!
— Ты же сказал, что надо раздать долги.
— Да, я сказал, что надо раздать долги. Но я же не сказал, что мы должны голодать. У нас есть триста двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Если мы не пообедаем, это будет искусственно.
Затем он прибавил:
— Ты согрелся? Дай сюда мою шапку.
По дороге брат начал мечтать:
— Мы закажем что-нибудь хрустящее. Ты заметил, как я люблю все хрустящее?
— Да, — говорю,- например, «Столичную» водку.
Боря одернул меня:
— Не будь циником. Водка — это святое.
С печальной укоризной он добавил:
— К таким вещам надо относиться более или менее серьезно...
Мы перешли через дорогу и оказались в шашлычной. Я хотел пойти в молочное кафе, но брат сказал:
— Шашлычная — это единственное место, где разбитая физиономия является нормой...
Посетителей в шашлычной было немного. На вешалке темнели зимние пальто. По залу сновали миловидные девушки в кружевных фартуках. Музыкальный автомат наигрывал «Голубку».
У входа над стойкой мерцали ряды бутылок. Дальше, на маленьком возвышении, были расставлены столы.
Брат мой тотчас же заинтересовался спиртными напитками.
Я хотел остановить его:
— Вспомни, что ты говорил.
— А что я говорил? Я говорил — не пить. В смысле — не запивать. Не обязательно пить стаканами. Мы же интеллигентные люди. Выпьем по рюмке для настроения. Если мы совсем не выпьем, это будет искусственно.
И брат заказал поллитра армянского коньяка.
Я говорю:
— Дай мне рубль. Я куплю бутылку подсолнечного масла.
Он рассердился:
— Какой ты мелочный? У меня нет рубля, одни десятки. Вот разменяю деньги и куплю тебе цистерну подсолнечного масла...
Раздеваясь, брат протянул мне шапку:
— Твоя очередь, держи.
Мы сели в угол. Я развернулся к залу правой стороной.
Дальше все происходило стремительно. Из шашлычной мы поехали в «Асторию». Оттуда — к знакомым из балета на льду. От знакомых — в бар Союза журналистов.
И всюду брат мой повторял:
— Если мы сейчас остановимся, это будет искусственно. Мы пили, когда не было денег. Глупо не пить теперь, когда они есть...
Заходя в очередной ресторан, Боря протягивал мне свою шапку. Когда мы оказывались на улице. я ему эту шапку с благодарностью возвращал. Потом он зашел в театральный магазин на Рылеева. Купил довольно уродливую маску Буратино. В этой маске я просидел целый час за стойкой бара «Юность». К этому времени глаз мой стал фиолетовым.
К вечеру у брата появилась навязчивая идея. Он захотел подраться. Точнее, разыскать моих вчерашних обидчиков. Боре казалось, что он может узнать их в толпе.
— Ты же. — говорю, — их не видел.
— А для чего, по-твоему, существует интуиция?..
Он стал приставать к незнакомым людям. К счастью, все его боялись. Пока он не задел какого-то богатыря возле магазина «Галантерея».
Тот не испугался. Говорит:
— Первый раз вижу еврея-алкоголика!
Братец мой невероятно оживился. Как будто всю жизнь мечтал, чтобы оскорбили его национальное достоинство. При том, что он как раз евреем не был. Это я был до некоторой степени евреем. Так уж получилось. Запутанная семейная история. Лень рассказывать...
Кстати, Борина жена, в девичестве - Файнциммер, любила повторять: «Боря выпил столько моей крови, что теперь и он наполовину еврей!».
Раньше я не замечал в Боре кавказского патриотизма. Теперь он даже заговорил с грузинским акцентом:
— Я — еврей? Значит, я, по-твоему - еврей?! Обижаешь, дорогой!..
Короче, они направились в подворотню. Я сказал:
— Перестань. Оставь человека в покое. Пошли отсюда.
Но брат уже сворачивал за угол, крикнув:
— Не уходи. Если появится милиция, свистни...
Я не знаю, что творилось в подворотне. Я только видел, как шарахались проходившие мимо люди.
Брат появился через несколько секунд. Нижняя губа его была разбита. В руке он держал совершенно новую котиковую шапку. Мы быстро зашагали к Владимирской площади.
Боря отдышался и говорит:
— Я ему дал по физиономии. И он мне дал по физиономии. У него свалилась шапка. И у меня свалилась шапка. Я смотрю — его шапка новее. Нагибаюсь, беру его шапку. А он, естественно - мою. Я его изматерил. И он меня. На том и разошлись. А эту шапку я дарю тебе. Бери.
Я сказал:
— Купи уж лучше бутылку подсолнечного масла.
— Разумеется, — ответил брат, — только сначала выпьем. Мне это необходимо в порядке дезинфекции.
И он для убедительности выпятил разбитую губу...
Дома я оказался глубокой ночью. Лена даже не спросила, где я был. Она спросила:
— Где подсолнечное масло?
Я произнес что-то невнятное.
В ответ прозвучало:
— Вечно друзья пьют за твой счет!
— Зато, — говорю, — у меня есть новая котиковая шапка.
Что я мог еще сказать?
Из ванной я слышал, как она повторяет:
— Боже мой, чем все это кончится? Чем это кончится?...
|
