|
|
|
Романы » Заповедник
|
|
Водка у него была теплая. Закусили мы печеньем «Новость».
Отрывисто и резко звякнул телефон.
- Майор Беляев слушает... В четыре тридцать? Буду... И передайте, чтоб менты не лезли в это дело... Он повернулся ко мне:
- На чем мы остановились?.. Думаешь, органы не замечают всего этого бардака? Органы все замечают получше академика Сахарова. Но где реальный выход? В чем? В реставрации капитализма?.. Допустим, почитал я ваш хваленый самиздат. Дерьма не меньше, чем в журнале «Знамя». Только все перевернуто. Где белое, там черное, где черное, там белое... Вот, например, проблема сельского хозяйства. Допустим, можно взять и отменить колхозы. Раздать крестьянам землю и тому подобное. Но ты сперва узнай, что думают крестьяне? Хотят ли эту землю получить?.. Да на хрена им эта блядская земля!? Поинтересуйся у того же Валеры-мудозвона. Обойди наши деревни вокруг заповедника. Один дед Тимоха помнит, как лошадей запрягают. Когда что сеять - позабыли. Простого хлеба испечь не могут... Да любой крестьянин эту землю враз на чекушку махнет. Не говоря о полбанке...
Беляев вытащил стаканы и уже не прятал. Он порозовел. Мысль его стремительно развивалась в диссидентском направлении.
Дважды звонил телефон. Беляев нажал кнопку селектора:
- Валерия Яновна! Не соединяйте...
Он заговорил поспешно, темпераментно и зло:
- Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей и, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет явно недостаточно... И вся карусель остановится. Заводы, фабрики, машинно-тракторные станции... А дальше - придет новое татаро-монгольское иго. Только на этот раз - с Запада. Во главе с товарищем Киссинджером...
Беляев посмотрел на часы:
- Ты, я знаю, в Ленинград собрался. Мой тебе совет - не возникай. Культурно выражаясь - не чирикай. Органы воспитывают, воспитывают, но могут и покарать. А досье у тебя посильнее, чем «Фауст» Гете. Материала хватит лет на сорок... И помни, уголовное дело - это тебе не брюки с рантом. Уголовное дело шьется в пять минут. Раз - и ты уже на стройках коммунизма... Так что веди себя потише... И еще, к вопросу пьянки. Пей, но в меру, делай интервалы. И не путайся ты с этим чеканутым Марковым. Валера местный, его не тронут. А у тебя - жена на Западе. К тому же опусы в белогвардейской прессе. Выступлений - полное досье. Смотри, заделают тебе козу... Короче, пей с оглядкой. А теперь давай на посошок...
Мы снова выпили.
- Идите, - перешел на «вы» майор.
- Спасибо, - говорю.
Это было единственное слово, которое я выговорил за полчаса.
Беляев усмехнулся:
- Беседа состоялась на высоком идейно-политическом уровне.
Уже в дверях он шепотом прибавил:
- И еще, как говорится - не для протокола. Я бы на твоем месте рванул отсюда, пока выпускают. Воссоединился с женой - и привет... У меня-то шансов никаких. С моей рязанской будкой не пропустят... А тебе - советую. Подумай. Это между нами, строго конфиденциально...
Я пожал ему руку, кивнул хмурой даме и вышел на залитую солнцем улицу.
Я шел и думал - мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда...
Я оставил велосипед на почте. Сказал - для Люды из Березина. Пешком забрался в гору. И наконец, дождавшись рейсового автобуса, поехал в Ленинград.
В дороге я заснул и проснулся с ужасной головной болью...
Ленинград начинается постепенно, с обесцвеченной зелени, гулких трамваев, мрачноватых кирпичных домов. В утреннем свете едва различимы дрожащие неоновые буквы. Безликая толпа радует вас своим невниманием.
Через минуту вы уже снова горожанин. И только песок в сандалиях напоминает о деревенском лете...
Головная боль не дала мне привычно обрадоваться ленинградской сутолоке, речному ветру и ясности каменных улиц. Чего стоят одни лишь тротуары после надоевших холмов...
Я вышел из автобуса на площади Мира. Затем остановил такси и через пятнадцать минут был дома.
Дверь мне отворила незнакомая смеющаяся женщина в тельняшке:
- Вы от Шахновичей? Вас послали за кофеваркой?
- Нет, - сказал я.
- Ваша фамилия - Азарх?
- Я Танин муж, - говорю...
Вышла Таня с коричневым полотенцем на голове. Появилась дочка, бледная, с испуганными глазами. Сказала:
- А, это папа...
Дом был наполнен таинственными личностями. Из всех присутствующих я узнал только музыковеда Лазарева, да еще фарцовщика Белугу.
В квартире было шумно. Незнакомый лысый человек беседовал по телефону. Он то и дело повторял:
- Это практического значения не имеет...
Все по очереди заговаривали с Таней. Худой, бородатый старик почти кричал:
- Надеюсь, господа, тут все свои?! Так что позвольте мне забыть о конспирации. Я должен передать кое-что Александру Исаевичу Солженицыну...
Дальнейшее старик отчеканил хорошо поставленным голосом:
- Я разрешаю Солженицыну опубликовать без купюр мою фронтовую поэму «Люська». Причитающийся мне гонорар я отдаю в фонд Солженицына. Упоминать при этом мою настоящую фамилию категорически запрещается. Мой псевдоним - Андрей Колымский!..
На столах и подоконниках громоздились бутылки. Заметно пьяных не было. Всех связывало что-то общее, хотя здесь присутствовали не только евреи. Кто-то собирал неведомые подписи, размахивая зеленым блокнотом.
На кухне в ряд стояли чемоданы. Это были одинаковые новые чемоданы с металлическими замками. Они вызывали у меня чувство безнадежности... На кровати валялась гитара...
В разговорах мелькали слова: «овир», «хиас», «берлинский рейс», «таможенная декларация»,..
Я чувствовал себя абсолютно лишним. И даже обрадовался, когда незнакомая женщина поручила мне спуститься за чаем.
Перед этим я выпил, и мне стало легче. О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его - ни единой брошюры. Мне кажется, зря...
Прошло несколько часов. Таня упаковывала забытый фотоаппарат. Маша дарила на память гостям черноморские камешки.
Они несколько раз подходили ко мне. Мы произносили какие-то бессмысленные слова:
- Не скучай, пиши... Все будет хорошо...
Я знал - кошмар начнется завтра. И еще подумал - зато мне достанется выпивка... Маша сказала;
- А нам выдали доллары. Хочешь посмотреть?
Я сказал:
- Хочу...
Потом обсуждалось какое-то сообщение израильского радио.
Люди приходили, уходили. Таня записывала адреса и поручения...
Не обошлось и без скандала. Лысый парень напился и выкрикнул:
- Ну что, бежите с тонущего корабля!?
Но ему возразили:
- Значит, корабль тонет? И это мы слышим от члена партии?!
- Я - беспартийный, - реагировал скандалист, - мне обидно, что выпускают только евреев!
- Разве ты не еврей?
- Еврей, - ответил лысый...
Я выбрал момент и сказал:
- Таня, будешь в Америке, разыщи Карла Проффера. Он собирался издать мою книгу.
- Сказать, чтобы издавал?
- И побыстрее.
Терять мне нечего.
- Я тебе все напишу между строк...
Тут Лазарев сказал, что уже - шесть. Надо было ехать в аэропорт. Мы заказали несколько такси, сели и доехали почти одновременно.
Таня и Маша сразу ушли за барьер - оформлять декларации. Мы бродили по залам. Кто-то захватил из дома бутылку водки.
Белуга подошел ко мне и говорит;
- Молодец, что не падаешь духом.
Я ответил:
- Этого еще не хватало! Женюсь по новой и заделаю кучу ребятишек.
Белуга удивился и покачал головой...
|
|
|
|
|
1