|
|
|
Романы » Заповедник
|
|
Дорогу пересекали сосновые корни. Велосипед, подпрыгивая, звякал. Маленькое жесткое седло травмировало зад. Колеса тонули в сыроватом песке. Измученные внутренности спазмами реагировали на каждый толчок.
Я зашел на турбазу, прислонив велосипед к стене.
Галина была одна. Взглянув на меня без испуга, спросила:
- Вы получили телеграмму?..
Думаю, пьянством здесь трудно было кого-нибудь удивить. Я сказал:
- Дайте мне тридцать рублей из сейфа. Через две недели верну... Только не задавайте вопросов.
- А я и так все знаю. Ваша супруга изменила Родине.
- Увы, - говорю.
- И теперь уезжает на Запад.
- Похоже на то.
- А вы остаетесь?
- Да, я остаюсь. Вы же знаете...
- И будете продолжать работу?
- Конечно. Если не уволят...
- А правда, что в Израиле живут одни евреи?.. Слушайте, вам плохо?! Дать воды?
- Вода тут не поможет. Как насчет денег?
- Только почему из сейфа? У меня есть свои...
Я хотел поцеловать Галину, но сдержался. Реакция могла быть неожиданной.
Я сел на велосипед и поехал к монастырю. День был теплый, но облачный. Тени деревьев едва выделялись на сером асфальте. По обочине шоссе брели туристы. Среди них попадались одетые в непромокаемые куртки.
Я устремился к песчаному склону. Руль приходилось удерживать с трудом. Мимо проносились обесцвеченные серым налетом валуны...
Контору УВД мне показали сразу.
- Следующий дом за почтой, - махнула рукой уборщица из «Лукоморья», - видишь, флаг на крыше?..
Я поехал дальше.
Двери почтового отделения были распахнуты. Здесь же помещались кабины двух междугородных телефонов. Один из них был занят. Блондинка с толстыми ногами, жестикулируя, выкрикивала:
- Татуся, слышишь?! Ехать не советую... Погода на четыре с минусом... А главное, тут абсолютно нету мужиков... Але! Ты слышишь?! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув...
Я затормозил и прислушался. Мысленно достал авторучку...
Казалось бы, все так ужасно, но я еще жив. И, может быть, последней умирает в человеке - низость. Способность реагировать на крашеных блондинок и тяготение к перу...
На крыльце управления мне попался Гурьянов. Мы почти столкнулись, и деться ему было некуда.
В университете Гурьянова называли - Леня-Стук. Главной его обязанностью была слежка за иностранцами.
Кроме того, Гурьянов славился вопиющим невежеством. Как-то раз его экзаменовал профессор Бялый. Достались Гурьянову «Повести Белкина».
Леня попытался уйти в более широкую тему. Заговорил о царском режиме.
Но экзаменатор спросил:
- Вы читали «Повести Белкина»?
- Как-то не довелось, - ответил Леня. - Вы рекомендуете?
- Да, - сдержался Бялый, - я вам настоятельно рекомендую прочесть эту книгу...
Леня явился к Вялому через месяц и говорит:
- Прочел. Спасибо. Многое понравилось.
- Что же вам понравилось? - заинтересовался Бялый.
Леня напрягся, вспомнил и ответил:
- Повесть «Домбровский»...
И вот мы столкнулись на крыльце чека. Сначала он немного растерялся. Даже хотел не поздороваться. Сделал какое-то порывистое движение. Однако разминуться на крыльце было трудно. И он сказал:
- Ну, здравствуй, здравствуй... Тебя Беляев ждет...
Он захотел показать, что все нормально. Как будто мы столкнулись в поликлинике, а не в гестапо.
Я спросил:
- Он - твой начальник?
- Кто?
- Беляев... Или подчиненный?
- Не иронизируй, - сказал Гурьянов.
В голосе его звучали строгие руководящие нотки.
- И помни. КГБ сейчас - наиболее прогрессивная организация. Наиболее реальная сила в государстве. И кстати, наиболее гуманная... Если бы ты знал, какие это люди!..
- Сейчас узнаю, - говорю.
- Ты чересчур инфантилен, - сказал Гурьянов, - это может плохо кончиться...
Каково мне было выслушивать это с похмелья! Я обогнул его, повернулся и говорю:
- А ты - дерьмо, Гурьяныч! Дерьмо, невежда и подлец! И вечно будешь подлецом, даже если тебя назначат старшим лейтенантом... Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины...
Гурьянов, пятясь, отступил. Он-то выбирал между равнодушием и превосходством, а дело кончилось грубостью.
Я же почувствовал громадное облегчение. И вообще, что может быть прекраснее неожиданного освобождения речи?!
К оскорблениям Гурьянов не подготовился. А потому заговорил естественным человеческим тоном:
- Унизить товарища - самое легкое... Ты же не знаешь, как это все получилось...
Он перешел на звучный шепот:
- Я чуть не загремел по малолетству. Органы меня фактически спасли. Бумагу дали в университет. Теперь прописку обещают. Ведь я же сам из Кулунды... Ты в Кулунде бывал? Удовольствие ниже среднего...
- А, - говорю, - тогда понятно... Кулунда все меняет...
Вечно я слушаю излияния каких-то монстров. Значит, есть во мне что-то, располагающее к безумию...
- Прощай, Гурьян, неси свой тяжкий крест...
Я нажал симпатичную розовую кнопку. Мне отворила постная, неопределенного возраста, дама. Беззвучно пропустила меня в следующую комнату.
Я увидел сейф, изображение Дзержинского, коричневые портьеры. Такие же, как в ресторане. Настолько, что меня слегка затошнило.
Я опустился в кресло, достал сигареты. Минуту или две просидел в одиночестве. Затем одна из портьер шевельнулась. Оттуда выступил мужчина лет тридцати шести и с глубокой укоризной произнес:
- Разве я предложил вам сесть?
Я встал.
- Садитесь.
Я сел.
Мужчина выговорил с еще большей горечью:
- Разве я предложил вам закурить?
Я потянулся к урне, но расслышал:
- Курите...
Затем он сел и уставился на меня долгим, грустным, почти трагическим взглядом. Его улыбка выражала несовершенство мира и тяжелое бремя ответственности за чужие грехи. Лицо тем не менее оставалось заурядным, как бельевая пуговица.
Портрет над его головой казался более одушевленным. (Лишь к середине беседы я вдруг понял, что это не Дзержинский, а Макаренко).
Наконец он сказал:
- Догадываешься, зачем я тебя пригласил? Не догадываешься? Отлично. Задавай вопросы. Четко, по-военному. Зачем ты, Беляев, меня пригласил? И я тебе отвечу. Так же четко, по-военному: не знаю. Понятия не имею. Чувствую - плохо. Чувствую - оступился парень. Не туда завела его кривая дорожка... Веришь ли, ночами просыпаюсь. Томка, говорю супруге, хороший парень оступился. Надо бы помочь... А Томка у меня гуманная. Кричит: Виталик, помоги. Проделай воспитательную работу. Обидно, парень - наш. Нутро здоровое. Не прибегай к суровым методам воздействия. Ведь органы не только лишь карают. Органы воспитывают... А я кричу: международная обстановка сложная. Капиталистическое окружение сказывается. Парень далеко зашел. Сотрудничает в этом... ну... «Континентале». Типа радио «Свобода»... Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына. Да еще и загудел по-черному с Валерой-мудозвоном... Ну, кинула жена ему подлянку, собралась в Израиль... Так что, гудеть до посинения?.. Короче, я в растерянности...
Беляев говорил еще минут пятнадцать. В глазах его, клянусь, блестели слезы...
Затем он покосился на дверь и вытащил стаканы:
- Давай слегка расслабимся. Тебе не вредно... если в меру...
|
|
|
|
|
1