|
|
Романы » Заповедник
|
|
Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал тяжелую, коричневого цвета штору.
Встать не удавалось. Хотя Маркова, кажется, били. Я слышал его трагические вопли:
- Отпустите, псы! Финита ля комедия!..
Не то чтобы меня выбросили из ресторана. Я выполз сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился лбом о косяк, и все померкло...
Очнулся я в незнакомом помещении. Было уже светло. Тикали ходики с подвязанным вместо гири зубилом.
Укрыт я был все той же коричневой шторой. Рядом на полу обнаружился Марков. Видно, уступил мне свою постель.
Болела голова. На лбу ощущалась глубокая ссадина.
От кисловатого запаха деревенского жилища слегка мутило.
Я застонал. Марков приподнялся.
- Ты жив? - спросил он.
- Да вроде бы. А ты?
- Состояние - иду на грозу!.. Ты сколько весишь?
- Не знаю. А что?
- Еле тебя дотащил...
Приоткрылась дверь, вошла женщина с глиняной миской.
- Вера, - крикнул Марков, - дай опохмелиться! Я же знаю - у тебя есть. Так зачем это хождение по мукам? Дай сразу! Минуя промежуточную эпоху развитого социализма...
- Попейте молока, - сказала Вера.
Я с достоинством поздоровался. Марков вздохнул:
- Угораздило же меня родиться в этой таежной глуши...
Вера оказалась бледной, измученной женщиной с тяжелыми руками. Сварливой, как все без исключения жены алкоголиков.
На лице ее запечатлелось выражение глубокой и окончательной скорби.
Я чувствовал себя неловко еще и потому, что занял хозяйскую кровать. К тому же отсутствовали брюки. А куртка была на месте...
- Извините, - говорю, - за беспокойство.
- Ничего, - сказала Вера, - мы привыкшие...
Это было типично деревенское жилье. На стенах пестрели репродукции из «Огонька». В углу притаился телевизор с мутной линзой. Стол был накрыт выцветшей голубоватой клеенкой. Над моим изголовьем висел портрет Юлиуса Фучика. Между стульями прогуливалась кошка. Двигалась она беззвучно, как в мультипликационном фильме...
- А где мои брюки? - спрашиваю.
- Вера тебя раздевала, - откликнулся Марков, - спроси у нее.
- Я брюки сняла, - объяснила Вера, - а жакет - постеснялась...
Осмыслить ее заявление у меня не хватило сил.
- Логично, - высказался Марков.
- Они в сенях, я принесу...
- Ты лучше принеси опохмелиться!..
Марков слегка возвысил голос. Апломб и самоунижение постоянно в нем чередовались. Он говорил:
- Надо же русскому диссиденту опохмелиться, как по-твоему?!.. Академик Сахаров тебя за это не похвалит...
И через минуту:
- Вера, дай одеколону! Дай хотя бы одеколону со знаком качества...
Вера принесла брюки. Я оделся. Натянул ботинки, вытряхнув сосновые иглы. С отвращением закурил...
Утренняя горечь заслоняла вчерашний позор.
Марков чувствовал себя прекрасно. Стонал он, как мне показалось, для виду.
Я спросил:
- А где пакет с деньгами?
- Тес... На чердаке, - ответил Марков и громко добавил, - пошли! Не стоит ждать милостей от природы. Взять их - наша задача!..
Я сказал:
- Вера, извините, что так получилось. Надеюсь, мы еще увидимся... в другой обстановке...
- Ты куда? - спросила Вера. - Опять?!.. Вы уж присмотрите за моим буратиной.
Я кривовато улыбнулся в том смысле, что педагог из меня - плохой...
В тот день мы обошли четыре шалмана. Возвратили с извинениями коричневую штору. Пили на лодочной станции, в будке киномеханика и за оградой монастыря.
Марков опорожнил шестую бутылку и сказал:
- Есть мнение - воздвигнуть тут скромный обелиск!
И поставил бутылку на холмик...
Несколько раз мы теряли пакет с деньгами. Обнимались со вчерашним гармонистом. Были замечены всеми ответственными работниками турбазы. Как утверждает Натэлла, выдавали себя за Пушкина и Баратынского...
Даже Михал Иваныч предпочел быть от нас в стороне. Хотя мы его приглашали. Но он сказал:
- Я Валеру знаю. С ним поддашь - опохмеляться будешь в милиции.
Митрофанов и Потоцкий, к счастью, уехали на экскурсию в Болдино...
Заснули мы на чужом сеновале в Петровском. Наутро повторился весь этот кошмар. От нас шарахались даже леспромхозовские конюхи.
К тому же Марков ходил с фиолетовым абажуром на голове. А у меня был оторван левый рукав.
Логинов подошел к нам возле магазина и спрашивает:
- Как же это вы без рукава?
- Мне, - отвечаю, - стало жарко, и я его выбросил.
Хранитель монастыря задумался и перекрестил нас. А Марков говорит:
- Это вы напрасно... У нас теперь вместо Бога - ленинский центральный комитет. Хотя наступит и для этих блядей своя кровавая ежовщина...
Логинов смущенно перекрестился и быстро ушел.
А мы все шатались по заповеднику.
Домой я попал в конце недели. И сутки потом лежал, не двигаясь. Михал Иваныч предлагал вина. Я молча отворачивался лицом к стене.
Затем появилась девица с турбазы - Люда.
- Вам, - говорит, - телеграмма. И еще вас разыскивает майор Беляев.
- Что за Беляев? Откуда?
- Наш батька говорит, что с МВД...
- Этого мне только не хватало!.. Скажите, что я болен. Что я уехал в Псков и заболел...
- Он знает.
- Что он знает?
- Что вы который день болеете. Сказал: пускай, как выспится, зайдет.
- Куда?
- В контору рядом с почтой. Вам любой покажет. А вот и телеграмма.
Девица стыдливо отвернулась. Затем вытащила из лифчика голубоватый клочок бумаги, сложенный до размеров почтовой марки.
Я развернул нагретую телеграмму и прочел:
«Улетаем среду ночью. Таня. Маша».
Всего пять слов и какие-то непонятные цифры...
- Какой сегодня день?
- С утра был вторник, - пошутила Люда.
- Когда вы получили телеграмму?
- Ее Марьяна привезла с Воронича.
- Когда?
- Я же говорю - в субботу.
Я хотел сказать: «Так где вы были раньше?» - но передумал. Они-то были на месте. А вот где был я?..
Уехать я мог не раньше вечера - автобусом. В Ленинград попасть - часам к шести...
- Он и про телеграмму знает, - сказала Люда.
- Кто?
- Товарищ Беляев.
Люда чуточку гордилась проницательностью и всеведением злосчастного майора.
- Товарищ Беляев сказал - пусть зайдет до отъезда. А то ему будет взъебка... Так прямо и выразился...
- Какая старомодная учтивость! - говорю...
Я начал лихорадочно соображать. Денег у меня - рубля четыре. Все те же мистические четыре рубля.
Состояние жуткое...
- Люда, - спрашиваю, - у вас есть деньги?
- Копеек сорок... Я на велосипеде приехала...
- То есть?
- Берите мой велосипед, а я дойду пешком. Оставьте его у кого-нибудь в поселке...
Последний раз я ездил на велосипеде, будучи школьником. Тогда это казалось развлечением. Но, видно, я постарел.
|
|
|
|