|
|
|
Романы » Заповедник
|
|
Мои туристы бегом спустились под гору. Каждый торопился сесть в автобус первым, хотя мест было достаточно и они были заранее распределены. Пока мы осматривали Тригорское, наши шоферы успели выкупаться. Волосы у них были мокрые.
- Поехали в монастырь, - говорю, - от стоянки налево...
Молодой водитель кивнул и спрашивает:
- Долго там пробудете?
- Полчаса, не больше.
В монастыре я познакомил Таню с хранителем Логиновым. Поговаривали, что Николай Владимирович религиозен и даже соблюдает обряды. Мне хотелось побеседовать с ним о вере, и я ждал удобного случая. Он казался веселым и спокойным, а мне этого так не хватало...
Я закончил экскурсию в южном приделе у рисунка Бруни. У могилы финал выглядел бы эффектнее, но я предпочел отпустить группу. Моя жена постояла у ограды и скоро вернулась.
- Все это нелепо и грустно, - сказала она. Я не спросил, что имеется в виду. Я устал. Вернее, чувствовал себя очень напряженно. Я знал, что она не случайно приехала.
- Давай, - говорю, - поужинаем в «Лукоморье»?
- Я бы даже выпила немного, - сказала Таня...
В зале было пустынно и душно. Два огромных вентилятора бездействовали. Стены были украшены деревянными рельефами. Немногочисленные посетители составляли две группы. Заезжая аристократия в джинсах и местная публика куда более серого вида. Приезжие обедали. Местные пили.
Мы сели у окна.
- Я забыл спросить, как ты добралась? Вернее, не успел.
- Очень просто, ночным автобусом.
- Могла приехать с кем-нибудь из экскурсоводов, бесплатно.
- Я их не знаю.
- Я тоже. В следующий раз договоримся заранее.
- В следующий раз приедешь ты. Все-таки это довольно утомительно.
- Жалеешь, что приехала?
- Ну, что ты! Здесь чудесно...
Подошла официантка с крошечным блокнотиком. Я знал эту девицу. Экскурсоводы прозвали ее Бисмарком.
- Ну чего? - произнесла она.
И замолчала, совершенно обессилев.
- Нельзя ли, - говорю, - чуть повежливее? В порядке исключения. Ко мне жена приехала.
- А что я такого сказала?
- Перестань, умоляю тебя, перестань...
Потом Татьяна заказывала блинчики, вино, конфеты...
- Давай все обсудим. Давай поговорим спокойно.
- Я не поеду. Пусть они уезжают.
- Кто - они? - спросила Таня.
- Те, кто мне жизнь отравляет. Вот пусть они и едут...
- Тебя посадят.
- Пусть сажают. Если литература - занятие предосудительное, наше место в тюрьме... И вообще, за литературу уже не сажают.
- Хейфец даже не опубликовал свою работу, а его взяли и посадили.
- Потому и взяли, что не опубликовал. Надо было печататься в «Гранях». Или в «Континенте». Теперь вступиться некому. А так на Западе могли бы шум поднять...
- Ты уверен?
- В чем?
- В том, что Миша Хейфец интересует западную общественность?
- Почему бы и нет? О Буковском писали. О Кузнецове писали...
- Это все политическая игра. А надо думать о реальной жизни.
- Еще раз говорю, не поеду.
- Объясни, почему?
- Тут нечего объяснять... Мой язык, мой народ, моя безумная страна... Представь себе, я люблю даже милиционеров.
- Любовь - это свобода. Пока открыты двери - все нормально. Но если двери заперты снаружи - это тюрьма...
- Но ведь сейчас отпускают.
- И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам... Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, березы?
- Березы меня совершенно не волнуют.
- Так что же?
- Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.
- А мне вот не до шуток. Подумай о Маше. Представь себе, что ее ожидает.
- Ты все ужасно преувеличиваешь. Миллионы людей живут, работают и абсолютно счастливы.
- Миллионы пускай остаются. Я говорю о тебе. Все равно тебя не печатают.
- Но здесь мои читатели. А там... Кому нужны мои рассказы в городе Чикаго?
- А здесь кому они нужны? Официантке из áЛукоморья», которая даже меню не читает?
- Всем. Просто сейчас люди об этом не догадываются.
- Так будет всегда.
- Ошибаешься.
- Пойми, через десять лет я буду старухой.
Мне все заранее известно. Каждый прожитый день - ступенька в будущее. И все ступеньки одинаковые. Серые, вытоптанные и крутые... Я хочу прожить еще одну жизнь, мечтаю о какой-то неожиданности. Пусть это будет драма, трагедия... Это будет неожиданная драма...
В который раз мы говорили на эту тему. Я спорил, приводил какие-то доводы. Выдвигал какие-то нравственные, духовные, психологические аргументы. Пытался что-то доказать.
Но при этом я знал, что все мои соображения - лживы. Дело было не в этом. Просто я не мог решиться. Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной воле. Большинство людей и жениться-то как следует не могут...
Всю жизнь я ненавидел активные действия любого рода. Слово «активист» для меня звучит как оскорбление. Я жил как бы в страдательном залоге. Пассивно следовал за обстоятельствами. Это помогало мне для всего находить оправдания.
Любой решительный шаг налагает ответственность. Так пускай отвечают другие. Бездеятельность - единственное нравственное состояние... В идеале я хотел бы стать рыболовом. Просидеть всю жизнь на берегу реки, И желательно без всяких трофеев...
Я не верил, что Таня способна уехать без меня. Америка, как я полагал, была для нее синонимом развода. Развода, который формально уже состоялся. И который потерял силу наподобие выдохшегося денатурата.
Раньше женщины говорили: «Вот найду себе красивого богача, тогда узнаешь». Теперь говорят: «Уеду в Америку»...
Америка была для меня фикцией. Чем-то вроде миража. Полузабытым кинофильмом с участием тигра Акбара и Чаплина...
- Таня, - говорю, - я человек легкомысленный. Любая авантюра меня устраивает. Если бы там (я отогнул занавеску) стояла «Каравелла» или «Боинг»... Сел бы и поехал. Чтобы только взглянуть на этот самый Бродвей. Но ходить по инстанциям. Объясняться, доказывать. Историческая родина... Зов предков... Тетя Фаня Цыперович...
Нам принесли еду и выпивку.
- Тогда пожелай нам удачи... Смотри, в меню «котлеты» через «а»...
- Не понял?
- Я ведь заехала проститься. Если ты не согласен, мы уезжаем одни. Это решено.
- А Маша?
- Что Маша? Ради нее все это и делается. Ты дашь справку...
- Какую справку? Подожди, давай выпьем...
- Что у тебя нет материальных претензий. У тебя есть к нам материальные претензии?
- Чепуха какая-то...
- Значит, дашь справку?
- А если нет?
- Тогда Машу не выпустят.
- И ты поедешь одна?
- Не знаю... Нет... Я думаю, ты этого не сделаешь. Ты, в принципе, не злой.
- При чем тут доброта? Речь идет о живом человеке. А если дочка вырастет и скажет... Как ты можешь решать за нее?
- Кому же решать-то? Тебе? Ты свою жизнь исковеркал, мою жизнь исковеркал...
- Все не так уж безнадежно.
- Советую тебе подумать.
- Мне нечего думать... Какие-то идиотские справки... Для чего ты все это затеяла? Я же не пью, работаю... Жизнь наладится, вот увидишь.
- Сам же говорил: «Кто начал пить, тот будет пить!»
- Это не я. Это какой-то англичанин... Будь он проклят!
- Не важно... С тобой здороваются.
Я оглянулся. В дверях стояли Митрофанов и Потоцкий. Я обрадовался тому, что можно прекратить этот разговор. Мне бы, думаю, только уложить ее в постель...
- Знакомьтесь, - говорю, - присаживайтесь.
|
|
|
|
|
1